Интересно, подумал Грант, отложив книгу и уставив взгляд в потолок, интересно, а ведь до Эдуарда IV и Ричарда III ни один из королей не имел в прошлом такой «некоролевской» жизни. И после них — разве лишь Карл II. Но Карл, даже в бедности и изгнании, для всех оставался королевским сыном, а маленькие мальчики, жившие в доме Пастонсов, были просто детьми из клана Йорков, которые и в лучшие времена вряд ли кого интересовали, а когда делалась запись, они уже не имели ни своего дома, ни надежд на будущее.

Грант взял «Историю» Амазонки посмотреть, что делал в Лондоне Эдуард. Оказалось, он собирал армию. «Лондон всегда поддерживал Йорков, и горожане с энтузиазмом становились под знамя юного Эдуарда», — гласила «История».

Не тогда ли, подумалось Гранту, родилась редкостная преданность Ричарда старшему брату, ничем не омраченная на протяжении почти всей жизни, которую и исторические книги не только не отрицают, но даже подчеркивают, выводя из нее следующую мораль: «Вплоть до самой смерти брата Ричард был ему преданным товарищем, несмотря ни на какие превратности судьбы, но потом искушение короной оказалось слишком велико». В другой книжке Амазонки об этом говорилось уже без всякого стеснения: «Он был хорошим братом Эдуарду, но когда понял, что сам может стать королем, не осилил своей жадности и его сердце окаменело».

Грант искоса глянул на портрет и решил, что автора занесло куда-то не туда. Если сердце Ричарда и стало каменным, случилось это все же не от жадности. Или историк имел в виду власть? Тогда возможно. Возможно.

Однако Ричард и так обладал властью, о какой только может мечтать смертный. Брат короля. Богат. Неужели желание подняться еще на одну ступеньку оказалось столь сильным, что он решился на убийство племянников?

Что-то не сходится.

Грант все еще никак не мог отделаться от сомнений, когда в палату вошла миссис Тинкер. Она принесла чистую пижаму и ежедневную сводку газетных новостей. В газетах миссис Тинкер читала только репортажи об убийствах. Тут она вчитывалась в каждое слово и даже покупала для себя вечернюю газету, когда возвращалась домой готовить ужин.

Сегодня Грант не сделал ни одной попытки прервать ее неторопливый рассказ об йоркширском убийстве и эксгумации трупа, но ее взгляд упал на нетронутую утреннюю газету, и она смолкла на полуслове.

— Вы неважно себя чувствуете? — озабоченно спросила она.

— Прекрасно, Тинк, прекрасно. А в чем дело?

— Вы не читали газету. Вот так было с моей сестрой, она тоже перестала читать газеты.

— Не беспокойтесь, Тинк, все в порядке. Видите, у меня даже настроение изменилось. А о газете я забыл, потому что читал исторические книги. Вы что-нибудь слышали о принцах в Тауэре?

— Все что-нибудь слышали о принцах в Тауэре.

— И вы знаете, отчего они умерли?

— Конечно, знаю. Когда они спали, он положил им на головы подушку.

— Да кто же?

— Их дядя. Злодей. Ричард III. Когда болеешь, не стоит читать о таких вещах. Лучше возьмите что-нибудь повеселее.

— Вы не очень спешите, Тинк? Не могли бы вы зайти на Сент-Мартин-лейн?

— О, у меня есть время. Это к мисс Халлард? Но ее не будет там до шести.

— Я знаю. Вам надо только оставить ей записку. Грант взял блокнот, ручку и написал: «Из любви к бездельнику отыщите „Историю Ричарда III“ Томаса Мора». После этого он оторвал листок, сложил его и адресовал: «Мисс Марте Халлард».

— Оставьте его старому Сэкстону. Он сидит у служебного входа и сам ей отдаст.

— Если уж я войду в служебную дверь, то почему бы мне не посидеть в зрительном зале, — то ли размышляя, то ли утверждая, произнесла миссис Тинкер. — Сейчас мы его спрячем, чтобы не улетел.

Она опустила листок в дешевую потертую сумку, которая была так же неотделима от нее, как любимая шляпка. Каждый год на Рождество Грант дарил ей новую сумку, и все они были далеко не худшими произведениями английского кожевенного искусства как по замыслу, так и по исполнению. Даже Марта взяла бы любую из них, собираясь на ленч в «Благ». Однако сумка бесследно исчезала в тот же день, а так как миссис Тинкер считала ломбард еще более неприличным местом, чем тюрьма, Грант не мог заподозрить, что она закладывает его подарки. Следовательно, все они лежат где-нибудь на дальней полке, завернутые в магазинную бумагу. Возможно, миссис Тинкер изредка доставала их, чтобы кому-нибудь показать или самой полюбоваться, и, наверное, сознание, что они у нее есть, радовало ее не меньше, чем некоторых радует мысль о деньгах, сбереженных на похороны. В следующий раз Грант был твердо намерен открыть потрепанную сумку миссис Тинкер, неизменное вместилище a tout faire[10], и положить некую сумму в отделение для денег. Она, конечно же, растратит ее всю на мелочи, на что-нибудь совершенно ненужное, так что даже сама не будет знать, на что ушли деньги, но, может быть, горсточка маленьких радостей, подобно блесткам, украшающим будничную жизнь, стоит большего, чем умозрительное удовлетворение от владения замечательными вещами, запрятанными на дальнюю полку.

Миссис Тинкер ушла, скрип ее туфель и корсета затих за дверью. Грант вернулся к мистеру Тэннеру, чтобы обогатить свой мозг за его счет, однако это оказалось делом нелегким. Ни по своей природе, ни по профессии Грант не был склонен интересоваться человечеством в целом. Объектом его интереса был неизменно индивидуум. Он продирался сквозь приводимую мистером Тэннером статистику и мечтал о короле на дубовом троне, или о метле, привязанной к мачте, или, о шотландце, вцепившемся в чужое стремя во время битвы. По крайней мере, теперь он знал наверняка, что англичане в пятнадцатом веке пили воду только в наказание. Английский труженик времен Ричарда III, по-видимому, был предметом восхищения для всего континента, о чем рассказал французский источник, частично процитированный мистером Тэннером:

«Король Франции никому не разрешает есть соль, помимо той, что куплена у него самого и по его цене. Его войско ничего не платит населению, да еще варварски грабит его. Все виноделы отдают королю четвертую часть своего дохода. Все города ежегодно выплачивают королю огромные суммы на содержание его армии. Крестьяне живут в нищете и задавлены непосильным трудом. У них нет шерстяной одежды, и они носят короткие холщовые рубахи до колен. Обуви у них тоже нет. Женщины ходят босые. Они не едят мяса и лишь иногда кладут в суп свиной жир. Мелкопоместное дворянство живет ненамного лучше. Если против кого-нибудь выдвигают обвинение, то допрос ведется без свидетелей, а приговор почти всегда предрешен заранее.

В Англии все не так. Никто не смеет войти в чужой дом без позволения хозяина. Король не имеет права вводить налоги, менять или придумывать законы. Англичане пьют воду только в наказание за что-нибудь и едят мясо и рыбу. Одеты они в добротное шерстяное платье, и в домах у них всего вдоволь. Если англичанина подозревают в злоумышлении, то его дело рассматривается в суде».